Жизнь в кавычках. Роман - Света Нахимберг

Хая и Натан плакали вдвоём над этим дорогим письмом, прочитали его Сонечке, та тоже плакала от радости. Пришла Дора, родители и с ней поделились общей радостью. Все решили, что это надо отметить вкусным ужином. Хая, прежде чем готовить, написала Шурочке благодарственное письмо, пожелала ей много сил и здоровья: ведь ухаживать за больным не просто. Её сердце наряду с болью в связи с бедой, постигшей Соню, переполняла радость: Хаим жив, за ним ухаживает достойная девушка, она не даст Хаима оставить без медицинской помощи, тем более, что последствия контузии понемногу отступают. Она приготовила вкусную курочку, они «накрыли стол» в закутке, где был сектор Сони и Доры, чтобы Сонечке было удобно праздновать вместе со всеми. На следующий день Хая приготовила опять много еды – приближалась «сытая пятница»: еда была особенная, праздничная и она со всеми, кто приходил к ней пообедать, делилась своей радостью, эту радость с ней делили все, от чистого сердца, желая, чтобы она увидела своего сына, как можно скорее. Все считали, что после такого тяжелого состояния, прежде чем отправить его обратно в действующую армию, ему должны предоставить отпуск, они искренне желали этого. Хая, с удовольствием, приготовила «тормозок» и лекарство для Натана и отправилась, как всегда, покормить его и сделать укол. Она проверила, прежде чем уйти, не надо ли чего Сонечке, та ответила, что справится со всем сама и проводила маму хорошим напутствием. Так снова дни шли за днями, Натан и Дора работали, они получали продуктовые карточки, а Соне оформлялась инвалидность, чтобы она тоже могла получать средства для существования. Никакого расследования по факту травмирования Сони не было проведено, но девочки из бригады настаивали, чтобы наказали машиниста паровоза, который поторопился с проверкой сцепки вагонов, не убедившись в том, что под вагонами никого нет: они считали это самой большой виной.

Всё произошло так: Соня чистила пути под вагонами вместе со всеми, переходя от вагона к вагону. Когда ей достался вагон прямо рядом с паровозом, она старалась поскорее справиться с очисткой пути, когда она закончила работу, то начала боком вылезать из-под вагона и сказала: «Уф, управилась!». Половина её тела находилась ещё под вагоном, но машинист не проверил, вылезла ли она полностью из-под вагона, и он решил проверить сцепку, всего лишь одно движение колёс туда и обратно, этого хватило, чтобы Соня лишилась ног: такая трагическая «случайность», так сочли члены созданной комиссии по этому случаю. Машинист продолжал водить составы туда, в шахту, и обратно на секретное предприятие. Натан, как всегда, работал сутками. В своё свободное время он старался побыть рядом с Соней, её часто мучали фантомные боли, болели не существующие части ног. Иногда её мучил сильный зуд, но почесать было нечего – это так реагировала нервная система, Натан обратился к врачу, как можно уменьшить такое состояние, но тот смог выписать успокоительное для Сони и сказал: «Это будет продолжаться всю оставшуюся жизнь!» Натан с грустью принял это заключение врача, он не мог больше ничем помочь своей девочке. Через два месяца от Хаима пришло письмо с фотографией: на ней было написано, что эта девушка – Шурочка, будет его женой, они подали начальнику штаба фронта заявление на регистрацию их брака. Натану и Хае очень понравилась фотография: их сын был практически лысым, а в армию он уходил с пышной шевелюрой, но после перенесённой контузии у него остался только небольшой венчик волос на затылке. Он был очень худой, но такой же родной, как раньше, а Шурочка была очень симпатичной – это была крепкая на вид девушка с прекрасной фигурой. Хаим уже мог писать сам и часто писал родителям. Натан и Хая решили не сообщать ему о беде, случившейся с Соней, о том, что пятерых малышек он больше никогда не увидит: они не хотели расстраивать Хаима. Они ему писали добрые письма, написали, что благословляют его брак с Шурочкой. Для него это было важным! В очередном письме Хаим сообщал, что их брак зарегистрирован, Шурочку вписали в его военный билет, им выдали отдельную маленькую семейную палатку, в которой они жили вдвоём. Часто Хаим выходил на разминирование перед наступлением: его военно – учётная специальность сапёр – минёр, а, как известно: сапёр – минёр ошибается однажды. Поэтому перед заданием они прощались с Шурочкой очень нежно, в любой момент прощание могло быть последним. Шурочка была беременна, формировалась автоколонна, чтобы вывезти тяжело раненых и в том числе беременную женщину – Шурочку в тыл, чтобы она в спокойной обстановке смогла родить ребёночка. Когда сформировали эту автоколонну, Хаим и Шурочка попрощались, пожелав друг другу выжить: война продолжалась, а всех, кто в этом нуждался, приготовили к отправке. Хаим помог Шурочке забраться в кузов машины, неожиданно прилетели фашистские самолёты и начали бомбить колонну. Многие раненые погибли от осколков, усугубивших ранения, а у Шурочки осколком «вспороло» живот. Хаим бережно снял её с машины, когда самолёты отбомбились, кричал врачам, чтобы оказали ей помощь, Шурочка крепко сжимала окровавленные руки на животе, как бы пытаясь соединить края раны и сохранить новую жизнь, которую она вынашивала, но Шурочка – медработник, будучи в сознании, тихим слабым голосом прошептала: «Прощай, мой любимый! Я умираю, так жалко нашего малыша – осколок попал прямо в живот, малыш уже погиб… А ты береги себя, ты должен жить, прощай!» Она умерла на руках Хаима. Он плакал над своей любимой и над погибшим малышом, он знал, что теперь он должен отомстить за свою фронтовую семью. Шурочку с малышом, убитых бойцов, бывших раненных, похоронили в большой братской могиле: поставили деревянный памятник, на нём были все фамилии погибших бойцов.

Наша Армия продолжала освобождать новые населённые пункты, у Хаима было много работы: он участвовал в разминировании каждого здания, отбитого у фашистов, он не испытывал страха, перед его глазами была умирающая Шурочка с их малышом и её слова: «Ты должен жить!» Когда не было работы по разминированию, ему доверяли полевую передвижную кухню, он возил первое и второе блюда на прифронтовую территорию. Это была очень опасная обязанность, потому что у него в тылу могли оставаться укрывшиеся от наступления наших войск фашисты. Однажды он услышал свист пуль над головой, он подгонял кнутом лошадь, запряженную в повозку с термосами для пищи, когда он отъехал от обстрела на достаточное расстояние, он остановился, чтобы осмотреть термоса, в каком они состоянии. На уровне его спины в термосе зияла дыра, но второй слой не был пробит, суп не вытекал, значит на этот раз термос спас ему жизнь и его добрая послушная лошадка. Он отправился дальше: надо было кормить солдат на передовой. Его радостно встретили бойцы: они слышали, что за спиной идёт стрельба, беспокоились, что пообедать сегодня не удастся. Такие поручения Хаим выполнял очень редко, в основном – минировал и разминировал поля и сооружения, мосты и переправы, он хорошо изучил фашистские мины, а они были с различными секретами и методами подрыва. Таковы были его «будни» войны: ведь он был призван в Армию ещё до начала войны, поэтому в самые первые дни он был уже в действующих войсках. Он устал воевать, часто приходилось на передовой во время наступления становиться в артиллерийском расчёте: он был и заряжающим, и наводчиком. В одном из наступлений, Хаима и его двоих товарищей – артиллеристов, оставили без команды покинуть занятую позицию, а они видели, что приближается атака фашистских танков. Весь боевой запас был израсходован, они сидели рядом со своей никчёмной пушечкой в небольшом окопчике, отступать было нельзя – приказа не было. Они стали ждать своей смерти от наступающих танков. Окопчик был настолько мал, что спиной к танкам сидел Хаим и его друг – молдаванин, а напротив них, лицом к надвигающейся армаде сидел командир взвода. Наши начали артподготовку, земля содрогалась от падающих снарядов, было очень страшно, но страшнее получить пулю от своих, которые были сзади, а их окопчик клином был на переднем крае. Перед окопами были установлены металлические «ежи». Во время нашей артподготовки их окопчик перекрыл такой «еж», его засыпало большими комьями вывороченной земли. Но танки шли сплошной линией, в таком положении выжить было бы чудом.

Во время артподготовки их контузило близкими взрывами, из ушей и носа шла кровь, в ушах стоял звон, они не могли даже говорить друг с другом. Танки начали «расчищать» выстрелами себе путь, Хаим посмотрел на командира взвода и удивился: у того волосы стали седыми: он видел надвигающиеся танки. Когда танки обстреливали их окопы, осколок снаряда попал в позвоночник Хаима, но он узнал об этом только в госпитале от Шурочки, которая не дала его живого похоронить. Они вдвоём с другом – молдаванином остались в живых, «еж» спас им жизнь, иначе танки просто раздавили бы их. Эти воспоминания пришли только тогда, когда Хаим начал обретать органы чувств, ведь из всех признаков жизни у него оставалось только работающее сердце. Эти воспоминания бередили его душу: у него на руках умерла та женщина, которая спасла ему Жизнь. Теперь ему надо воевать за троих: за Шурочку, за малыша и за себя. Он часто писал домой письма, но ни слова о Шурочке и не родившемся ребёночке, не хотел расстраивать родных.